Закон негодяев - Страница 77

Багиров подробно и долго рассказывал ему о сложившейся ситуации в городе. Он не скрывал ничего. Во-первых, от Фили Рубинчика ничего нельзя было скрыть. Во-вторых, это было просто экономически невыгодно. Рубинчик слушал, как всегда, закрыв глаза, словно дремал, но иногда из-под полуопущенных век ударял его взгляд — внимательный и острый.

— Думаю нам нужно заключить перемирие, — закончил свою речь Багиров.

Рубинчик чуть приоткрыл глаза.

— А Лазарев и Мансуров захотят пойти на переговоры? — осторожно спросил он.

— Мы хотели бы, чтобы вы, как самый уважаемый человек в городе, стали нашим посредником, — очень уважительно произнес Багиров.

Рубинчик закрыл от удовольствия глаза. Он любил быть посредником. Можно было брать деньги с обеих сторон.

— Очень трудное дело, — пробормотал он, — вы столько людей убили друг у друга. Но Лазарев ничего не решает. Нам нужно выйти на Рябого.

— У вас такие связи в Америке. Вы могли бы выйти и на него.

— Я постараюсь, а что еще ему предложить?

— Мир. Чтобы не было этих ненужных разборок. От войны страдают все.

Дорогой Исаак Аронович, вы ведь знаете, сколько у нас людей. Если одновременно начнут действовать и грузинские, и азербайджанские группы — в столице будет просто кровавая каша. Мы не дадим никому работать. Это не угроза, вы ведь понимаете меня. Просто мы не хотим до этого доводить. Зачем нам все это?

— Вы недооцениваете Лазарева. У него очень много подмосковных групп, — легко возразил Рубинчик, — и они умеют драться. Там много бывших офицеров, десантников. Вам будет трудно.

— Поэтому мы и хотим мира.

— А что думает Артур Ашотович? — Рубинчик всегда относился к Саркисяну с большим подозрением Видимо в этом были виноваты их многочисленные друзья по всему миру. И если связи Рубинчика и его мафии делали их самой грозной силой в мире по финансовому и банковскому капиталу, то на втором месте уверенно держались группы, связанные с людьми Артура Саркисяна. Особенно хорошие связи у обоих лидеров были с национальными диаспорами за рубежом. Багиров знал это и понимал, как необходимо поддерживать дружеские связи с обоими мощными национальными объединениями.

— Он согласен на переговоры, — быстро ответил Багиров.

— Очень хорошо, — Рубинчик снова закрыл глаза и сложил короткие руки на животе, — а какой процент мы можем рассчитывать получить в случае установления мира?

— Десять процентов, — быстро ответил Багиров, — этот вопрос согласован с Гурамом Хотивари. Он сказал это на всякий случай, чтобы Рубинчик не стал торговаться.

Но Рубинчик неожиданно легко согласился. Он не стал даже спорить, что было на него совсем не похоже. Видимо, просчитав варианты, почувствовал, что это максимальная цена, которую согласятся ему заплатить. В финансовых вопросах он был гением, и Багиров это отлично сознавал.

— А если вас уберут, — вдруг спросил Рубинчик, — с кем мы можем иметь дело?

— Не уберут, — Багирову не понравились эти скрытые намеки, или у Рубинчика, всегда все знающего заранее, была какая-то информация? — Я хочу жить долго.

— Дай Бог, — Рубинчик открыл глаза, — мы постараемся все уладить. Но учтите, никаких срывов. Как только будет объявлено перемирие, это будет настоящее перемирие. Вы меня понимаете? Мы, как посредники, отвечаем за поведение обеих сторон.

— Конечно, понимаем. И заранее согласны. У нас только одно небольшое условие: чтобы нам выдали убийцу Арчила Гогия. На этом настаивает его брат Давид. А мы готовы со своей стороны выплатить любые проценты Лазареву за уступку. Но это условие обязательное, убийца должен умереть, здесь я ничего не могу сделать.

— Подумаем, — осторожно произнес Рубинчик, — я пошлю людей к самому Рябому.

— Может, задействовать в Нью-Йорке Изю Левинсона? — у Багирова тоже был банк информационных данных.

— Забудьте про него, — махнул рукой Рубинчик, слегка нахмурившись — Изя просто откровенный дурак. Он как итальянский мафиози — сначала стреляет, а потом выясняет, что к чему. Мы много раз ему объясняли, что настоящий еврей не имеет права так себя вести. Стрелять в кого попало, вести себя, как хочется. Но он, к сожалению, нас не слушает. А это очень жалко.

— Вы считаете, он не сможет нам помочь? — Багирову важно было уяснить все до конца.

— Послушайте, Рафаэль Мамедович, — Рубинчйку была неприятна сама постановка вопроса. Он откровенно не любил Левинсона, хотя такое явление в их среде встречалось крайне редко, — я же вам все время говорил — не нужно связываться с Изей Левинсоном. Это очень ненадежный человек. Мы называем таких «еврей-тысячник».

— Не понял.

— Как вам известно, — терпеливо объяснил Рубинчик, — евреи очень умная нация. Думаю, вы согласитесь, что мы просто обязаны были стать таковой из-за нашей страшной истории, когда во многих странах нас преследовали, убивали, сжигали. В таких обстоятельствах выживали только самые умные, самые приспосабливаемые. Вы согласны?

— Да, конечно. Я всегда был очень высокого мнения о ваших соотечественниках, — искренне ответил Багиров, — но при чем тут Изя? Мы просто хотим использовать его в Нью-Йорке для налаживания наших связей.

— Так вот, дело в том, что мы все очень умные, — терпеливо продолжал Рубинчик, — так уж случилось. Иначе мы давно бы погибли. Или растворились среди других народов. Но на тысячу очень умных людей встречается один идиот. И это такой идиот, что хуже его вообще быть не может. Так вот, таким законченным идиотом является Изя Левинсон. Он убивает людей. Это нонсенс, мы никогда не убиваем человека. Это противно и нашей религии, и нашей морали. Теперь вы понимаете мои мотивы, почему я не хочу иметь ничего общего с Изей?